Люди Быка - Страница 98

Климат тех краев оказался хорош для быков, а для мамонтов непригоден. Один из них заболел, и его пришлось убить. Животных нужно было уводить в привычные места, и Юрайдех тронулся в обратный путь. Два его приятеля остались – осели у перекрестков троп на крупных соляных месторождениях, обзавелись гаремами, дружинами, рабами и стали заниматься посредничеством между скотоводами и земледельцами.

На обратном пути через знакомые леса Юрайдех наблюдал печальную картину. Земледельцы почти перестали осваивать новые площади и погрязли в пьянстве и междоусобицах. Крупные общины пытались подмять под себя более мелкие, по лесам шарахались ватаги мужичков, которые отнимали друг у друга награбленное и лишали смысла честный труд. Филя, Миля и Киля, подавшие дурной пример, конкуренции не выдержали и ушли куда-то на юг, где и занялись, по слухам, крупномасштабным производством опиума.

– Все на благо человека, – мрачно усмехнулся Семен, дослушав рассказ. – Все для него, родимого! А людей Богини-дарительницы вы там не встречали?

– Было такое! – рассмеялся Юрайдех. – Они ведь тоже быков держат – для жертвоприношений. Тигдебам это очень не понравилось… А мы с ребятами вмешиваться не стали!

– Подробностей не надо, – попросил Семен. – Спокойнее буду спать. А что в этом смешного?

– Понимаете, Семен Николаевич, те ребята, похоже, колесо изобрели!

– Черта с два! С ними инопланетяне контактировали – вот и подсказали, сволочи! А колесо, как известно, великий движитель прогресса – того, после которого на планете начинают «петь пустыни»!

– Оно теперь не скоро станет опасным, – заверил сын. – Тут уж мы с ребятами постарались: и тигдебам, и бакутам доходчиво объяснили, что любая повозка на колесах – это гнусное осквернение древнейшего священного символа – солнечного диска. Да за такое убить мало!

– Вам поверили?

– Еще как! Особенно тигдебы…

– Просто звери, а не люди! – одобрительно хмыкнул Семен. – Может, нам наладить доставку сюда соли? А то вот, понимаешь, научились делать замечательную колбасу твердого копчения, а употреблять приходится несоленой.

Юрайдех осмотрел предложенную ему кривую палку, понюхал, а потом отгрыз приличный кусок с одного конца и принялся смачно жевать вместе с кожурой.

– Нет, – сказал он с набитым ртом. – Так вкуснее. Мы ж не какие-нибудь там бакуты!

– Да это я так, – усмехнулся Семен. – Вроде как тестирую тебя – вдруг ты уже втянулся?

– Тестируйте, Семен Николаевич, – разрешил сын. – Соленое мне не нравится, а самогон и пиво, оказывается, вообще пить не могу – удовольствия никакого, а послевкусие ужасное. «Волшебная трава» и «счастливый дым» меня не забирают – тошнит только и голова кружится. Даже обидно… А вот молоко люблю!

«Что ж, – грустно подумал Семен, – Пум-Вамин не обманул. У парня все мое, но выражено ярче. К тому же появилось отвращение к алкоголю, которого у меня нет. Впрочем, то, что производят бакуты, и мне употреблять трудно – они ж все с полынью делают!»

– И что теперь? – спросил он вслух. – Планы, идеи имеются?

– Целая куча! – оживился Юрайдех. – Туда – на юг – надо еще наших людей послать, а потом…

Сын начал говорить – чувствовалось, что все это он обдумывал долго и тщательно. Семен слушал изложение собственных, по сути дела, замыслов, но уже не смутных, а вполне конкретных – берись и делай. «И буду делать, – подумал он. – Возможно, потом меня сочтут величайшим преступником, но эту войну я продолжу!»

Две недели спустя состоялась церемония проводов первой группы «пилигримов». Обряды не пришлось придумывать – они сложились как бы сами собой. Отец и сын стояли в проходе Пещеры и смотрели в полутемный зал. Колеблющиеся язычки пламени жировых светильников освещали свод и стены, разрисованные фигурами животных. Своеобразное панно изображало стадо мамонтов в движении. Напротив него на полу сидели двенадцать парней и в полузабытьи повторяли хором переделанные Семеном строчки Бродского:

…И быть над землей закатам,
И быть над землей рассветам.
Одобрят ее поэты,
И не удобрят солдаты…

Теплый солнечный день в весенней степи. Ветер колышет волнами молодую траву. На широкой вершине низкого холма неподвижно стоит огромный мамонт-самец. У него на загривке расположился седой длинноволосый старик. Вокруг пестрая шумная толпа – кроманьонцы, неандертальцы, питекантропы. Поблизости от холма щиплют траву еще десятка три некрупных мамонтов. Судя по размерам и форме бивней, это молодежь – самцы и самки.

Старик что-то говорит, и мамонт поднимает хобот. Находящиеся в толпе неандертальцы и питекантропы зажимают уши. Мамонт оглушительно трубит. Услышав этот призыв, пасущиеся животные оставляют свое занятие и направляются к подножию холма – туда, где стоят пустые и груженые волокуши. Люди спускаются им навстречу.

Примерно через час сборы окончены, и караван выстраивается в походную колонну: впереди длинноногий самец темной масти с полуголым парнем на загривке. За ним мамонты, запряженные в волокуши с вещами и женщинами. Замыкают колонну молодые самки, не несущие всадников.

Снова с холма звучит рев старого мамонта, и движение начинается. Провожающие поднимают руки в прощальном жесте.

Соседний экран засветился, и человек, курировавший когда-то работу миссии на мире №142, остановил запись.

– Спасибо, что откликнулись, – сказал бывший куратор. – Могли бы и не обратить внимания на мою просьбу.